Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]
В детстве, когда мир ещё был иным, и пускать в ход нож при выяснении отношений считалось зазорным, я дрался часто. На вид был щуплым, но жилистым. Худоба многих вводила в заблуждение. Более высокие и упитанные пацаны норовили подойти вплотную, едва ни упираясь грудью в мой нос, чтобы сверху вниз смерить взглядом дерзкого шкета. Обычно, моя макушка была последним, что они видели, перед тем, как полюбоваться небом. Короткий правый в подбородок, и детина падал навзничь. Правда, бывало и наоборот. Драться меня учил Валет. Он говорил: "Если надумал бить, бей так, чтобы убить. Сомнения в драке — последнее дело". Хотя сам он кулаки в ход пускал редко — только когда под рукой не было ничего, чем можно отоварить. Однажды я видел, как мой благодетель отхуярил собутыльника геранью в горшке.
Ткач шёл вперёд, казалось, без малейших опасений. Самоуверенный поганец. Стоит его осадить.
Я выждал, пока тяжело ступающий по глубокому снегу драчун приблизится на расстояние удара и, пользуясь преимуществом в длине рук, пробил первым. Ткач пошатнулся, схлопотав двойку в рыло, и рванул вперёд. Мне стоило немалых трудов вовремя отскочить в сторону. Алексей-давайпочестному-Ткачёв, схватив вместо моих ног воздух, споткнулся и нырнул мордой в снег.
— Может, хватит уже? — осведомился я, благородно позволяя сопернику с честью выйти из поединка.
— Я тебе зубы в глотку затолкаю, — отверг он моё щедрое предложение, поднимаясь.
— И что дальше?
— Дальше? Пойду назад.
— К чему, Алексей? К бутылке?
— А хоть бы и так.
Он заревел и, по-медвежьи ринувшись вперёд, нанёс размашистый крюк правой.
Кулак лишь чиркнул мне по скуле, но поспешное отступление вынудило меня завалиться на спину.
Ткач, ни секунды не раздумывая, прыгнул. И откатился, схлопотав каблуком в нос.
Однако это его не остановило. Он ухватил меня за штаны и потянул на себя. Через мгновение я уже лежал под его стокилограммовой тушей и закрывал голову локтями от падающих сверху ударов.
Но бить лежачего в толстой зимней одежде — дело неблагодарное. Очень скоро Ткачу надоело месить мои рукава, и он решил попытать счастья, закормив меня снегом.
Сукин сын. Я сожрал, наверное, с полкило этой дряни, лишь бы не задохнуться, прежде чем сумел нащупать большим пальцем левый глаз Ткача.
Гадёныш заорал и откатился в сторону.
— Тварь!
— Уймись!
Но не тут-то было. Воспылавший жаждой отмщения Ткач рванул в атаку, снова получил в едальник, но сумел, тем не менее, схватить меня за ворот обеими руками и неожиданно резко сунул мне в морду лбом.
Вспышка боли сменилась накатившей чернотой, сквозь которую я почувствовал, как что-то тяжёлое врезается мне в скулу, и упал на колено. Должно быть, это меня спасло. Следующий крюк просвистел над моей головой, и я ударил не глядя. Как оказалось — очень удачно.
Ткач завыл и, сложившись пополам, бухнулся набок.
— Су-у-ука!
Я чуть отполз и тоже растянулся на снегу, переводя дыхание, пока мой визави страдал от своего ущемлённого достоинства.
— Подлая тварь, — продолжал скулить Ткач, корчась.
— Это случайность, Алексей, — успокоил я его. — Если бы я бил зряче, ты уже ссал бы кровью. Ну, на сегодня закончили?
В ответ Ткач промычал что-то неразборчивое, уткнувшись мордой в снег.
— Вот и славно. У нас ещё полно дел.
Глава 17
Вещи. Насколько сильно мы зависим от них? Если лишиться в одночасье значительной части барахла, ответ станет очевиден. Эволюция не просто поставила обезьяну на две ноги, она дала её в руки палку, что гораздо важнее. Обезьяна раскроила палкой несколько черепов. Это пришлось ей по вкусу. А что если привязать к палке вон тот острый камень? Охуенно! Теперь можно раскалывать черепа побольше и сдирать с их обладателей шкуры. В шкуре тепло. С камнем на палке не страшно. К чёрту животное существование! Пора выйти из пещеры и поставить этот убогий мирок раком!
О да, упакованные под завязку обезьяны отымели всю планету. Как только они осознали окружающий мир не просто средой обитания, но строительным материалом, эволюция стала им не нужна. Обезьяна окончательно распрямила спину и назвала себя человеком — венцом творения. Собственного творения.
Но что случится, если лишить человека основных завоеваний, тех, что ставят его несоизмеримо выше любого существа на планете — вещей? Он окажется беззащитен. Беспомощен. Жалок. С вершины пищевой пирамиды голый и замёрзший человек скатится прямиком к её подножию, где даже обезьяна, по привычке опирающаяся на все четыре лапы, сможет употребить его, как заблагорассудится.
Выводы? Человек — не высшее существо. Человек — вещи вокруг деградировавшего организма, который знает, как ими пользоваться. Уберите вещи, и получите…
— Пиздец, — Ткач сидел над уцелевшим барахлом, сваленным в небольшую кучу, и сокрушённо качал головой: — Это полный пиздец.
— Ты же спас печку! — пнул я пузатого чёрного монстра. — А говоришь, "пиздец".
— Иди нахуй со своими шутками, — устало огрызнулся Алексей, не оборачиваясь.
— Знаешь, за последние десять минут ты уже трижды послал меня нахуй. Должен заметить, что такое поведение контрпродуктивно. Оно ведёт к эскалации конфликта и совершенно не способствует выходу из сложившейся ситуации.
Ткач обернулся, и губы его скривились, не обещая ничего нового.
— Стоп, — предостерегающе поднял я указательный палец.
Алексей, зажав кулаком одну ноздрю, шумно высморкался, встал и надел лыжи.
— Далеко собрался?
— Я возвращаюсь.
— Куда?
— В Соликамск, а там посмотрим.
— Я бы на твоём месте этого не делал.
— И почему же? — Ткач закинул на плечи сидор и натянул рукавицы.
— За твою голову там объявлена награда, — заметив удивление на решительной до того ткачёвской физиономии, я поспешил исправить свою "промашку" и объясниться: — О… Я не говорил тебе? Извини. Видишь ли в чём дело, Саманта — эта милая женщина — решила воспользоваться столь удачно сложившимися обстоятельствами с нашим походом, и дала мне задание. В Карпинске. Это недалеко от Камня. Надо замочить одну старушку — делов на день, не больше. Не мог же я отказать ей в такой мелочи.
— И? — Ткач смотрел на меня, не мигая.
— И, памятуя о твоей ключевой роли в этом походе, я попросил Саманту об ответной услуге — замочить тебя, если вернёшься один. Ей идея понравилась.
— Ах ты… — скрипнул Ткач зубами.
— Я же извинился.
— Иди к чёрту, — его указательный палец даже сквозь рукавицу так агрессивно смотрел в мою сторону, что, казалось, из него вот-вот вылетит пуля. — К чёрту!
— Однажды, возможно. Но сейчас у меня другие планы. И ты по-прежнему в них. Так что прекращай истерить, и давай-ка займёмся делом.
Среди спасённого Ткачём барахла оказалось: буржуйка, палатка, один спальник, две подстилки, часть тёплой одежды, используемой на стоянках, котелок, канистра со спиртом, ящик с инструментами и…
— Мешок чеснока?
— Я не видел что там, — попытался оправдаться Алексей. — Брал, что под руку подвернулось.
— Мешок чеснока…
— Хватит уже! Заладил.
— По крайней мере, цинга нам не грозит.
— Что жрать будем?
— То, что подстрелим или поймаем. Красавчик поможет.
Животное, услышав свою кличку, настороженно склонило вбок лохматую голову.
— Я за всё время ни разу тут следов не видел. А что если здесь дичи вообще нет? — не унимался Ткач.
— Алексей, — я подошёл к нему и, взяв за плечо, отвёл в сторону. — Хватит тупить.
— Чего?
— У нас, как минимум, два с половиной центнера питательной белковой пищи, способной передвигаться своим ходом.
— Ну… — Ткач исподлобья глянул на пятерых уцелевших красавиц.
— Только не надо убивать их раньше времени. И пугать не надо. Чем дольше они будут надеяться на благополучный исход, тем меньше у нас возникнет проблем. Усёк?
— Мне не нравится эта идея.
Да блядь! Как ты заебал своими капризами! Ей богу, сука, ещё раз выведешь меня — самого разделаю и скормлю нахуй этому вьючному гарему! Жирнее будут!
— Алексей, — примирительно развёл я руками, задавив в себе гневную тираду, — мы сейчас не в том положении, чтобы воротить нос.
— Я не…
— …каннибал? А никто и не говорит об этом. Ты не каннибал, я не каннибал. Мы оба предпочтём свинину или говядину человечине. Но, Алексей, так уж вышло, что у нас нет ни свинины, ни говядины. И не надо тут целку из себя строить. В Москве парную кровь хлестал и не морщился, а тут — глядите-ка — идея ему не нравится.
— Это совсем другое.
— Серьёзно? А в чём разница?
— Кровь — не мясо.
— Ешь печень, я уступлю, скрепя сердце. Могу, кстати, и его пожертвовать. Ливер человечий тебе религия жрать не запрещает?
— При чём тут религия? — скривился Ткач. — Это просто… скотство какое-то.
